Родился я в 1939 году. Когда началась война, мне было два года. Мы жили на Украине, 100 километров от Винницы. Отец, мама, бабушка и нас трое детей. Я был самым младшим. Говорят, что дети ничего не помнят. Это не так. Моя детская память сохранила картины деревенской жизни с до­военного времени. Помню всех. Отец был большой, крупный муж­чина. У нас было две лошади, ухоженные Серый и Гнедой, два же­ребца. Старший брат был хорошим помощником отцу, он родился в 1925 году. Брат водил по утрам лошадей к речке на водопой и брал меня с собой. Усаживал на лошадь, а сам, придерживая меня, шел рядом. Сестра помогала маме по хозяйству. Семья у нас была очень дружная. Когда я подрос и стал помогать маме, помню как деревенские мужики с уважением говорили об отце, что Павел был настоящим мужиком.

О войне узнали от посыльного из сельсовета. Радио в нашей де­ревне не было. Откуда в сельсовете узнали, не знаю. Но сразу были разосланы по всем улицам посыльные (деревня была большая). Забе­гали в каждый двор и сообщали страшную весть. Да, собственно, до­статочно было сказать об этом в нескольких дворах в начале улицы. Потому что через 10-15 минут уже вся деревня знала, что началась война. Весть передавалась мгновенно. Крики, плач по всей деревне. Об этом мне рассказывали мама и бабушка, когда я подрос. Но как плакали всей деревней, провожая отцов, мужей и братьев на фронт, помню с детства. Отец ушел на фронт. Брат тогда еще учился в школе. Мама, брат и сестра работали от восхода до темна. Нужно было трудиться в колхозе и обрабатывать свой огород и хозяйство. Помню зиму. У нас стояли румынские солдаты. Однажды они со­брали несколько человек ребят молодых; раздели до нижнего белья и зимой, в мороз, повели по деревне. А после с каждым заходили в дом. В домах устраивали допросы. Помню, как мама плакала, когда брата допрашивали и били. А после офицер подошел к маме, при­ложил пистолет к виску. Я в это время был у нее на руках. И начал маму спрашивать. Оказывается, они искали старосту, который куда-то пропал. Это я узнал, уже когда подрос. Но эта страшная картина до сих пор у меня стоит перед глазами. Брата забрали в армию в 1942 году. И мы остались втроем. Мама и сестра работали в колхозе, а я был дома один на хозяйство. В то время мы взрослели очень быстро. Видя, как трудились родители и все люди в деревне, мы, маленькие ребятишки, очень рано стали по­нимать, что домашняя работа теперь лежит на нас. Когда подросли чуть-чуть, ходили помогать собирать колоски, чтобы зерно не пропадало. И все это надо было для фронта. Законы в то время были строгие. Помню историю, это было уже после войны, парень пошел собирать колоски. Набрал один килограмм пшеницы. Объездчик его поймал, и за один килограмм зерен ему дали 1 год тюрьмы. Все надо было сдавать и отдавать государству. Так и во вре­мя войны. Все для фронта. И люди все это понимали. Но надо было что-то есть, и они искали любой выход, чтобы выжить. Помню, как мама с бригадой женщин ходили в лес с двуручными пилами на заготовку леса для фронта. Зима. Мороз стоял 20-25 гра­дусов. Для Украины это большой мороз. В земле появлялись тре­щины. Расстояние пять километров туда и пять обратно. Из обуви – одни сапоги. Ни трусов, ничего не было. Это сейчас для женщин есть все. А тогда мама наденет три юбки, а ноги голые, весь низ голый, и целый день на морозе. Придет домой. Вы бы видели эти ноги – красные-красные. Вся как кочерыжка замерзшая. И глядя на все это, мы понимали своим детским умом, что маме надо помогать, что маму нужно жалеть, маму нужно любить. И все дети это понима­ли. И старались вечером протопить печку, что-то приготовить, что в наших детских силах, управиться по хозяйству, чтобы мама пришла домой и поняла, что всю работу мы сделали. А она посмотрит во­круг, погладит молча по голове и пойдет доделать то, что не доде­лано. Мы уже спим, а она все еще крутится по дому. А утром опять в лес. 1947 год. Страшный голод. Неурожай в областях. Ели что толь­ко могли. Был у нас лес рядом небольшой. И в этом году летом в лесу произошло чудо. Вокруг леса куча деревень. Начали появляться грибы. И люди со всех этих деревень шли их собирать. Бродили по лесу от раннего утра и до заката. Кажется к вечеру уже все листья по переворачивали. Кажется, ни одного гриба не осталось. Утром чуть свет: опять в лесу полно народу, и в лесу опять полно грибов. И так каждый день. Вы бы видели, как люди благодарили Бога за это чудо. И как все обсуждали этот феномен. Все понимали, что это им по­могает Бог выживать в такое тяжелое время. И каждый человек, на­клоняясь за грибком, прежде чем взять его, крестился. Мы, дети, со­бирая грибы, видели все это. И тоже крестились и благодарили Бога за то, что помогает нам выжить. И я до сих пор, вспоминая это время, крещусь и благодарю Бога за ту помощь, которую он оказал всем тем людям в такое голодное время. Весной работа в колхозе на земле. Пахали на коровах. Кто как мог. Ребятишки и женщины, старики, все выходили пахать и сеять на колхозных полях. А вечером, уже в темноте, обрабатывали свои ого­роды. Все понимали: не посадишь, нечего будет есть. И так с восхода до темна. В школу ходили с первого по четвертый класс за три километра, с пятого по десятый класс – за семь километров. Одеть и обуть нече­го. Носили домотканые рубашки, крашеные бузиной, холщевая сум­ка у кого была. Летом бегали босиком. Приходила осень, начинались заморозки. Идешь, а трава уже замороженная, и за тобой остается след. А ноги замерзают, ты начинаешь бежать, чтобы согреться. Подросли. Я был рослым. Учился хорошо. Не было тетрадей. Писали кто на чем. Не было учебников – выдавали один учебник на трех-четырех человек. Но учились мы все хорошо. Плохо учиться было позором.