Мы росли за колючей проволокой
Мы жили в небольшой белорусской деревне Богино Витебской области. В деревне радио не было, поэтому, как рассказывала мама, жители нашей деревни узнали о начале войны oт людей, проходивших в потоке мимо по дороге. Это были беженцы, которые потеряли свой кров. Люди были растеряны, многие не могли до конца осознать ужас случившегося. Kтo-то роптал и тихо спрашивал: «Где же наша армия?». Я была еще слишком мала, чтобы понимать происходящее.
Немцы появились неожиданно. Мама рассказывала, что сначало жители услышали страшный гул, который все нарастал. Люди высыпали на улицу, а по дороге уже шли немецкие танки. Фашисты вели себя нагло, чувствовали себя хозяевами. Автоматы всегда держали наготове. Было впечатление, что им просто хочется пострелять, как в тире, была бы мишень, не важно, собака ли это, которая перебежала дорогу, или хозяин дома, который не сразу открыл дверь на их стук. Выстрелы звучали днем и ночью.
Все жили в страхе, ожидая самого худшего. Нашей деревне повезло больше других - ее не спалили вместе с людьми, как соседние села. У немцев был так называемый красный список. Это был список деревень, которые планировалось уничтожить вместе с жителями. Трудно сказать, по какому принципу ом был составлен, скорее всего - наобум.
Мама вспоминала, что однажды вечером в дом постучали. Никто не спал, ожидая самого худшего. Вышел мамин брат. Немцы заставили его вести их в соседнюю деревню. Семья прождала его до утра, а утром узнали, что ту деревню немцы сожгли дотла. Людей согнали в большую хату и подожгли. Брат мамы сгорел со всеми.
В смертельном страхе мы прожили несколько месяцев. Хуже всего была неизвестность: что с нами будет? Дело шло к осени, погода была необычно дождливая для этого времени года. Однажды всех жителей нашей деревни согнали на окраину и куда-то погнали, как скот. По дороге все попрощались друг с другом, никаких сомнений не было - нас ведут на расстрел. Но прошли сутки, а мы все шли и шли. Мама рассказывала, что больше всего боялась остановиться возле какой-нибудь ямы. Потому что иногда фашисты останавливали впереди группу людей, подводили их к канаве и расстреливали в упор. Это были те, кто уже выбился из сил и не мог быстро идти. У мамы потом всю жизнь перед глазами стояла эта картина: мертвые люди медленно падают в ямы.
Дошли до станции. Всех погрузили в вагоны для перевозки скота и отправили в неизвестном направлении. Ехали долго. Tолько на месте поняли, что мы в Германии.
В Дрездене нас поселили в бараках. Они были очень длинны, не было видно конца и края. А может быть, это мне так казалось, потому что я была маленькая? Людей из одной деревни старались не селить вместе, но семьи не разлучали. Все бараки были окружены высоким забором с колючей проволокой, по ту сторону стояли солдаты с собаками.
Взрослые с раннего утра уходили на работу в город и возращались поздно вечером. Хотя слово «уходили» здесь неуместно, если быть точнее, их угоняли. Папа работал на заводе по изготовлению запчастей для военной техники. Заподозренных в саботаже отправляли в концлагеря. Отец рассказывал, что на заводе за ним присматривали и подгоняли плетками. Надзиратели были постоянно недовольны их работой. Как-то однажды им объявили, что кто больше изготовит деталей, получит на 100 граммов больше хлеба, чем остальные. Но это не привело к более усердной работе.
Даже в тех условиях находились смельчаки, пытавшиеся вырваться на свободу. Из барака убежать было невозможно, но папа рассказывал, что попытки побега с места работы были, и люди эти больше не возвращались. Все надеялись, что им удалось вырваться.
Мама работала поваром в детском саду. Иногда ей удавалолсь что-нибудь припрятать из еды и принести нам. Больше всего ей было обидно, что в бараке четверо ее детей сидят голодными, а ей приходится готовить для чужих и присматривать за ними.
Все, кому было меньше восьми лет, сидели в бараках. К нам никто не приходил, никто нас не беспокоил, как будто забыли про нас. А мы старались лишний раз не напоминать о себе. Все понимали, что лучше не гневить охранников. Бараки не запирались, и во двор выходить было можно, но никто этого не делал. Мы боялись собак, которые злобно лаяли, а еще боьше – автоматов.
Видимо, не все немцы были зверями. В бараках были маленькие окошки с решетками, но мы легко просовывали головы в отверстия между прутьями. Мимо ходили немцы. Как ни странно, некоторые из них, проходя мимо бараков, бросали нам хлебушек, печенье, а иногда и кусочек сахара, предел наших мечтаний. Делали они это быстро, поспешно, постоянно оглядываясь, опасались начальства, а может быть, стыдились своей жалости? Особенно мы ждали, когда мимо пойдет немка Зося, не знаю, настоящее это было ее имя или нет. Она никогда не проходила с пустыми руками, обязательно совала нам что-нибудь вкусное. С голоду мы не умирали, но кормили нас один раз в день, уже поздно вечером, когда взрослых пригоняли с работы. Мама и папа старались принести свой паек нам, ведь их кормили на работе.
Жизнь берет свое, в 1944 году у нас в семье произошло пополнение - здесь, за колючей проволокой, родился мой брат - маленький Коля. Для детей барака он стал вроде игрушки, живой куклы, все наперебой ухаживали за ним. Коле дали немецкое гражданство. Потом из-за этого у него было много проблем на родине. Приходилось скрывать, что он родился на немецкой территории.
Но вот пришла четвертая весна нашей жизни в неволе. Немцы становились все злее. На работу уже не гоняли и не кормили, о нас будто забыли. Люди делились крохами друг с другом. Угнетала неизвестность, опять все думали о худшем. Но нашей семье опять повезло - Красная армия наступала стремительно, и немцы не успели уничтожить пленников.
Домой на Родину вывозили всех на машинах. Нам сказали, что если есть желающие остаться, то надо поменять фамилию на польскую и принять гражданство. Ни один человек не остался. Все рвались домой. Днями ехали без остановки, а ночью останавливались на ночлег. Деревни нашей не было - одни головешки. Но нас встретил дедушка, он и не надеялся, что мы вернемся, да еще с прибавлением. Когда нас угоняли, все были уверены, что больше не свидимся. И все-таки дед ждал нас, надеясь тайно на лучшее - даже вырыл большую землянку.
Политика нашего государства была такой, что опасно было рассказывать о том, что ты был в плену или концлагере, - многие вырвавшиеся из немецкого плена попадали в «родные» концлагеря. Родители всегда уклонялись от расспросов и нам велели держать
язык за зубами, уничтожили все документы, свидетельствующие о нашем пребывании в Германии, хотя вины нашей в том не было никакой. Только иногда негласно, по-семейному, мы отмечали день нашего освобождения, со слезами вспоминая, как в барак вошли дяденьки в такой родной военной форме.
После войны наша семья еще пять лет продолжала жить в землянке. Леса не было, дома строить было не из чего. Но на судьбу не роптали, главное - все живы. Постепенно построили маленький домик с одной комнаткой. Вместе с домами первым делом в деревне поставили школу. Так начала налаживаться жизнь. Училась я с октября по апрель, пока снег лежал. Остальное время пасла овечек. Их свозили на поле со всех окрестных деревень. Платили в конце лета картошкой. Окончила пять классов. Когда исполнилось 12 лет, стыдно стало работать пастушкой. Помог случай. Три лучшие доярки в колхозе одновременно вышли замуж. Председатель Ильин уговорил нескольких девчонок попробовать себя на ферме. Поначалу, конечно, не получалось, но терпение и труд сделали свое дело. Я проработала на ферме в общей сложности 20 лет. Воспитала четверых детей. Сейчас на заслуженном отдыхе.
При отступлении немцы не успели уничтожить архив в Дрездене. В 2003 году Алине Васильевне пришло извещение от Российского фонда взаимопонимания и примирения о выплате компенсанции гражданам России, принуждавшимся национал-социалистическим режимом Германии к рабскому и принудительному труду в годы Великой Отечественной войны.
Кунцевич, А. В. Мы росли за колючей проволокой : [воспоминания Алины Васильевны Кунцевич (Адамович) / записал Алексей Шипулин п. Железнодорожный Усть-Илимского р-на] // Дети войны: воспоминания «детей войны», проживающих в Иркутской области, собранные учащимися школ и колледжей / ред.-сост. Л. П. Каминская. – Иркутск, 2013. – С. 173-176.
